Неточные совпадения
Ночь тихая спускается,
Уж вышла в небо темное
Луна, уж пишет грамоту
Господь червонным золотом
По синему по бархату,
Ту грамоту мудреную,
Которой ни разумникам,
Ни глупым не прочесть.
Я оставил Пугачева и вышел на улицу.
Ночь была
тихая и морозная. Месяц и звезды ярко сияли, освещая площадь и виселицу. В крепости все было спокойно и темно. Только в кабаке светился огонь и раздавались крики запоздалых гуляк. Я взглянул на дом священника. Ставни и ворота были заперты. Казалось, все в нем было тихо.
Но полуденный зной проходит, и настает вечер и
ночь, а там и возвращение в
тихое убежище, где сладко спится измученным и усталым…
И становилось все
тише, точно погружаясь в ненарушимое молчание холодной
ночи и не оттаявшей земли.
Ночь была светлая. Петь стали
тише, ухо ловило только звуки, освобожденные от слов.
Вспоминая все это, Клим вдруг услышал в гостиной непонятный, торопливый шорох и
тихий гул струн, как будто виолончель Ржиги, отдохнув, вспомнила свое пение вечером и теперь пыталась повторить его для самой себя. Эта мысль, необычная для Клима, мелькнув, уступила место испугу пред непонятным. Он прислушался: было ясно, что звуки родились в гостиной, а не наверху, где иногда, даже поздно
ночью, Лидия тревожила струны рояля.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем
тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту
ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Она все сидела, точно спала — так тих был сон ее счастья: она не шевелилась, почти не дышала. Погруженная в забытье, она устремила мысленный взгляд в какую-то
тихую, голубую
ночь, с кротким сиянием, с теплом и ароматом. Греза счастья распростерла широкие крылья и плыла медленно, как облако в небе, над ее головой.
Неизвестность, ревность, пропавшие надежды на счастье и впереди все те же боли страсти, среди которой он не знал ни
тихих дней, ни
ночей, ни одной минуты отдыха! Засыпал он мучительно, трудно. Сон не сходил, как друг, к нему, а являлся, как часовой, сменить другой мукой муку бдения.
Ночь была ясная,
тихая и морозная.
Отдали якорь при
тихом, ласковом ветре, в теплой, южной
ночи — и заранее тешились надеждой завтра погулять по новым прелестным местам.
Боже сохрани, застанет непогода!» Представьте себе этот вой ветра, только в десять, в двадцать раз сильнее, и не в поле, а в море, — и вы получите слабое понятие о том, что мы испытывали в
ночи с 8-го на 9-е и все 9-е число июля, выходя из Китайского моря в
Тихий океан.
Сегодня, 19-го, штиль вдруг превратился почти в шторм; сначала налетел от NO шквал, потом задул постоянный, свежий, а наконец и крепкий ветер, так что у марселей взяли четыре рифа. Качка сделалась какая-то странная, диагональная, очень неприятная: и привычных к морю немного укачало. Меня все-таки нет, но голова немного заболела, может быть, от этого. Вечером и
ночью стало
тише.
Была лунная
тихая, свежая
ночь, по улице прогремели колеса, и потом всё затихло.
Около дырявых, ободранных кошей суетилась подвижная полунагая толпа ребят, денно-нощно работали женщины, эти безответные труженицы в духе добрых азиатских нравов, и вечно ничего не делали сами башкиры, попивая кумыс и разъезжая по окрестностям на своих мохноногих лошадках; по
ночам около кошей горели яркие огни, и в
тихом воздухе таяла и стыла башкирская монотонная песня, рассказывавшая про подвиги башкирских богатырей, особенно о знаменитом Салавате.
Свежая и
тихая до неподвижности
ночь облегла землю.
Ночь светлая,
тихая, теплая, июльская, река широкая, пар от нее поднимается, свежит нас, слегка всплеснет рыбка, птички замолкли, все тихо, благолепно, все Богу молится.
Потом я показывал им созвездия на небе. Днем, при солнечном свете, мы видим только Землю,
ночью мы видим весь мир. Словно блестящая световая пыль была рассыпана по всему небосклону. От
тихих сияющих звезд, казалось, нисходит на землю покой, и потому в природе было все так торжественно и тихо.
Приказ наступать назавтра обрадовал моих спутников. Все стали суетиться, разбирать имущество и укладывать его по местам. После бури атмосфера пришла в равновесие и во всей природе воцарилось спокойствие. Особенно
тихими были вечера.
Ночи стали прохладными.
Чуть брезжило. Сумрак
ночи еще боролся с рассветом, но уже видно было, что он не в силах остановить занимавшейся зари. Неясным светом освещала она
тихое море и пустынный берег.
Ночь была
тихая, славная, самая удобная для езды. Ветер то прошелестит в кустах, закачает ветки, то совсем замрет; на небе кое-где виднелись неподвижные серебристые облачка; месяц стоял высоко и ясно озарял окрестность. Я растянулся на сене и уже вздремнул было… да вспомнил о «неладном месте» и встрепенулся.
После ужина казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и стал думать о пережитом.
Ночь была ясная,
тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
Ночь была
тихая, теплая, как раз такая, какую любят ночные насекомые.
Ночь была
тихая и морозная.
В 12 часов я проснулся. У огня сидел китаец-проводник и караулил бивак.
Ночь была
тихая, лунная. Я посмотрел на небо, которое показалось мне каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось на землю. Вокруг луны было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах были и звезды. «Наверно, к утру будет крепкий мороз», — подумал я, затем завернулся в свое одеяло, прижался к спящему рядом со мной казаку и опять погрузился в сон.
Ночь была такая
тихая, что даже осины замерли и не трепетали листьями. В сонном воздухе слышались какие-то неясные звуки, точно кто-то вздыхал, шептался, где-то капала вода, чуть слышно трещали кузнечики. По темному небу, усеянному тысячами звезд, вспыхивали едва уловимые зарницы. Красные блики от костра неровно ложились по земле, и за границей их ночная тьма казалась еще чернее.
Мама,
Слыхала я и жаворонков пенье,
Дрожащее над нивами, лебяжий
Печальный клич над
тихими водами,
И громкие раскаты соловьев,
Певцов твоих любимых; песни Леля
Милее мне. И дни и
ночи слушать
Готова я его пастушьи песни.
И слушаешь, и таешь…
Ночь была теплая, ясная,
тихая… его не покидали мысли о больном сыне.
День заметно уходит… Спускается
тихая, свежая
ночь… И кто-то добрый и ласковый говорит о том, что… через несколько минут конец долгого стояния…
Ночь была
тихая, звездная.
Бабушка не спит долго, лежит, закинув руки под голову, и в
тихом возбуждении рассказывает что-нибудь, видимо, нисколько не заботясь о том, слушаю я ее или нет. И всегда она умела выбрать сказку, которая делала
ночь еще значительней, еще краше.
Когда Микрюков отправился в свою половину, где спали его жена и дети, я вышел на улицу. Была очень
тихая, звездная
ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то на небо, то на избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
Ночь была
тихая, светлая, и воздух благорастворенной вливал в чувства особую нежность, которую лучше ощущать, нежели описать удобно.
Ночь была
тихая и звездная.
Ночь была
тихая, теплая, светлая, — петербургская
ночь начала июня месяца, но в густом, тенистом парке, в аллее, где он находился, было почти уже совсем темно.
Слезая с коня, он в последний раз оглянулся с невольной благодарной улыбкой.
Ночь, безмолвная, ласковая
ночь, лежала на холмах и на долинах; издали, из ее благовонной глубины, бог знает откуда — с неба ли, с земли, — тянуло
тихим и мягким теплом. Лаврецкий послал последний поклон Лизе и взбежал на крыльцо.
Даже сидя в коляске, старик продолжал дичиться и ежиться; но
тихий, теплый воздух, легкий ветерок, легкие тени, запах травы, березовых почек, мирное сиянье безлунного звездного неба, дружный топот и фыркание лошадей — все обаяния дороги, весны,
ночи спустились в душу бедного немца, и он сам первый заговорил с Лаврецким.
Розанов третьи сутки почти безвыходно сидел у Калистратовой. Был вечер чрезмерно
тихий и теплый, над Сокольницким лесом стояла полная луна. Ребенок лежал в забытье, Полиньку тоже доктор уговорил прилечь, и она, после многих бессонных
ночей, крепко спала на диване. Розанов сидел у окна и, облокотясь на руку, совершенно забылся.
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые
ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора
тихая».
С удивлением глядел студент на деревья, такие чистые, невинные и
тихие, как будто бы бог, незаметно для людей, рассадил их здесь
ночью, и деревья сами с удивлением оглядываются вокруг на спокойную голубую воду, как будто еще дремлющую в лужах и канавах и под деревянным мостом, перекинутым через мелкую речку, оглядываются на высокое, точно вновь вымытое небо, которое только что проснулось и в заре, спросонок, улыбается розовой, ленивой, счастливой улыбкой навстречу разгоравшемуся солнцу.
В одну чудную,
тихую, месячную
ночь мы все, кроме матери, отправились на тоню.
Я воротился домой очарованный и весь вечер предавался возвышенным мыслям.
Ночь была
тихая, теплая.
— Я бы представила, — продолжала она, скрестив руки на груди и устремив глаза в сторону, — целое общество молодых девушек,
ночью, в большой лодке — на
тихой реке. Луна светит, а они все в белом и в венках из белых цветов, и поют, знаете, что-нибудь вроде гимна.
Ночь была темна, деревья чуть шептали; с неба падал
тихий холодок, от огорода тянуло запахом укропа.
Ночь стояла такая же
тихая, как и накануне; но на небе было меньше туч — и очертанья кустов, даже высоких цветов, яснее виднелись.
Они явились почти через месяц после тревожной
ночи. У Павла сидел Николай Весовщиков, и, втроем с Андреем, они говорили о своей газете. Было поздно, около полуночи. Мать уже легла и, засыпая, сквозь дрему слышала озабоченные,
тихие голоса. Вот Андрей, осторожно шагая, прошел через кухню, тихо притворил за собой дверь. В сенях загремело железное ведро. И вдруг дверь широко распахнулась — хохол шагнул в кухню, громко шепнув...
Все было на своем месте — такое простое, обычное, закономерное: стеклянные, сияющие огнями дома, стеклянное бледное небо, зеленоватая неподвижная
ночь. Но под этим
тихим прохладным стеклом — неслось неслышно буйное, багровое, лохматое. И я, задыхаясь, мчался — чтобы не опоздать.
Ночь была полна глубокой тишиной, и темнота ее казалась бархатной и теплой. Но тайная творческая жизнь чуялась в бессонном воздухе, в спокойствии невидимых деревьев, в запахе земли. Ромашов шел, не видя дороги, и ему все представлялось, что вот-вот кто-то могучий, властный и ласковый дохнет ему в лицо жарким дыханием. И бы-ла у него в душе ревнивая грусть по его прежним, детским, таким ярким и невозвратимым вёснам,
тихая беззлобная зависть к своему чистому, нежному прошлому…
Проходило восемь минут. Звенел звонок, свистел паровоз, и сияющий поезд отходил от станции. Торопливо тушились огни на перроне и в буфете. Сразу наступали темные будни. И Ромашов всегда подолгу с
тихой, мечтательной грустью следил за красным фонариком, который плавно раскачивался, сзади последнего вагона, уходя во мрак
ночи и становясь едва заметной искоркой.
Воздух был чистый и свежий, — особенно после блиндажа, —
ночь была ясная и
тихая.